Известный архитектор Борис Бернаскони, основатель бюро B E R N A S K O N I, выступил в роли приглашенного редактора июньского номера журнала «Дом&Интерьер» и поделился своей точкой зрения по вопросам современной архитектуры и дизайна. Для меня нет различия – интерьер или экстерьер, внутреннее пространство или внешнее, но я за то, чтобы интерьер был продолжением экстерьера, а в российской строительной и девелоперской практике они часто существуют отдельно друг от друга – две разные темы. Когда я говорю об архитектуре, имею в виду и внутреннее пространство тоже. Мебельная индустрия ежегодно производит огромное количество вещей. Я не очень понимаю, где все это хранится и кто все это покупает? Например, на миланской мебельной выставке ежегодно представляются десятки тысяч новых дизайнов. У каждого из них предполагается еще и тираж. Где эти сотни тысяч новых домов, которые каждый год обставляются дизайнерской европейской мебелью?
Не люблю мебель. Мы обрастаем таким количеством вещей, что их становится некуда девать. Достаточно недорогого шведского дизайна, все остальные фабрики можно закрыть. Я предпочитаю функциональную мебель, если говорить о мебели подороже, мне очень нравится вневременной дизайн, например Vitra Eames.
Если у вещи есть смысл, она будет жить вечно. Вещи должны быть недорогими и дизайнерскими. Дизайнерское – значит, функциональное. Функциональное – значит, имеет смысл. Все остальное можно не производить.
У разной архитектуры – разный срок жизни. Если говорить о времени, на меня очень сильное впечатление произвел римский Пантеон. Недавно был там и остро почувствовал, что ему 2000 лет. Там до сих пор действует канализация, те же самые камни в кладке и бетонный купол. И тут я вспомнил, что Московскому Кремлю всего 500 лет. Если сравнивать жизнь здания с жизнью человека, Московский Кремль – это 12-летний подросток. И эта разница в возрасте между Пантеоном и Кремлем очень заметна. Пантеон имеет очень осмысленное внутреннее пространство, он сделан цельно, он имеет функцию. Это открытая, демократичная постройка, втягивающая потоки людей, постройка, продолжающая философию города. Кремль – это стена, ее единственная функция – защититься. При этом Кремль – центральный объект в нашей российской культуре. Так что можно предположить, что через каких-то 1500 лет мы, возможно, достигнем уровня Римской империи.
Я строю объекты с разным сроком жизни. Наш павильон ImMaterialBox планировался на пять лет, простоял десять. Был надувной павильон Space for the Discovery на «Красном Октябре». Он простоял три месяца. Вот сейчас я построил «ГиперКуб», думаю, он простоит лет сто, если его не снесут и не построят на его месте что-нибудь более выгодное. Хотя я предусмотрел возможность сменить функцию, чтобы этого не произошло. Сейчас срок жизни здания в первую очередь вопрос экономики. За последние 20 лет появились новые материалы и технологии, которые помогают быстро строить и значительно повысить рентабельность застройки, и относительно новое здание вполне может быть обречено. Во всех городах Китая сейчас сносят целые кварталы, застроенные в 80–90-х годах прошлого века, чтобы поставить на их месте 80-этажные небоскребы. Архитектура, которая создается в наше время, не может быть «классической». Не понимаю, как современный человек, который управляет автомобилем, летает на самолетах, возвращается домой, а там – имитация XVIII века. Если у заказчика возникает такое желание, сначала, на мой взгляд, стоит обратиться к психоаналитику, потом пройти курс глубокой релаксации на спа-курорте, потом попутешествовать по Тоскане – впитать в себя эстетику ландшафта и архитектуры, потом еще годик отдохнуть, подумать и понять, что сегодня классику делать не нужно. Эту технологию невозможно сымитировать. Ордер со всеми его деталями, колоннами, каннелюрами, капителями, – это конструктивная технология, а не декоративные элементы. Если хочешь сделать классическую архитектуру, попробуй для начала воспроизвести эту технологию. Скорее всего, ничего не получится, специалистов, которые это умеют, в мире единицы, и все они живут в Италии. Как выбрать свое пространство? Ты должен, как рачок, подобрать правильную ракушку. Подумай, что тебе нужно, и просто сделай это. Как в слогане компании «Найк». Дизайн должен быть современным. При этом современное не значит хай-тек, высокие технологии – это совсем о другом. Пространство должно соответствовать сегодняшнему уровню развития общества. Люди формируют пространство, исходя из собственных ощущений, книг, которые они читают. Необходимо самому создавать среду, в которой планируешь жить. Пространство создается под образ жизни. Если я холостяк и живу один, мне достаточно 30 метров, открытой кухни и стеклянной ванной комнаты. Если я живу с кем-то вдвоем, мне нужно три комнаты, чтобы было нейтральное пространство, где можно уединиться. Пространство необходимо не только для того, чтобы поддержать тело, тело и в хрущовке поддержится, пространство в большей степени необходимо для сознания… Я ничего не продаю заказчику, я пытаюсь наладить контакт, с тем чтобы вместе с ним создать что-то, нужное ему и мне. Я не обслуживаю заказчика, мы вместе создаем нечто, имеющее ценность, а не просто защиту от ветра и дождя. Я беру за это деньги, чтобы производство этого ценного было возможно. Заказчик не всегда понимает, что такое производство. Иногда в конце работы мы выпускаем альбом, в котором 450 листов со спецификациями… заказчик часто все равно не понимает, чего это стоило. Мне повезло с первым частным заказчиком: я делал офис рекламного агентства BBDO. Тогда я понял, что людям, которые занимаются креативными практиками, дизайн в принципе не нужен. Им не нужны даже рабочие места, они могут работать где угодно – в кафе, за стойкой, там, где есть место. Если бы я делал этот интерьер сейчас, я бы делал его с учетом того, что сотрудникам отдела продаж все-таки нужен дизайн. Я у них его отнял, после чего половина сотрудников уволилась. В начале работы над проектом заказчик непременно желает все решать и делать самостоятельно. Спустя два месяца рабочих встреч и поездок это желание потихоньку начинает пропадать. Через год он вообще уже не может слышать ничего о строительных материалах, мебели и свете. В конце концов ему все надоедает, возникает чувство вины, которое он, как правило, перекладывает на архитектора. Есть две категории заказчиков – те, которые могут держать себя, в руках и те, которые не могут. Последних – 85 процентов. Я работаю с оставшимися 15 процентами, которые умеют делегировать и редко влезают в процесс, если влезают то по делу. Для остальных сначала полтора года принудительного лечения, курс валерьяны, а потом поговорим о том, чего вы хотите. Построить здание – это очень долго. Например, загородный дом – это минимум три года, прежде чем улечься в теплую ванну. Полтора года стройки и еще полтора года отделочных работ. Перед этим еще минимум год проектирования. Если же речь идет о заказчике из категории Б (те самые 85 процентов), строительство может продолжаться и 10, и 15 лет. Сейчас я завершил проектирование пространства выставки художника Гриши Брускина «Коллекция археолога» в здании кинотеатра «Ударник». Несколько лет назад он отлил в Тоскане 33 бронзовые скульптуры, закопал их в землю, а через три года «нашел».С Брускиным меня познакомили сравнительно недавно представители культурного фонда «Артхроника». Его президент Шалва Бреус, учредитель премии Кандинского, после выставки Олега Кулика пригласил меня и сказал: «Вам с Куликом удалось победить здание ЦДХ изнутри. Я хочу попросить тебя сделать примерно то же самое с премией Кандинского…» Любая задача – это некий вызов, особенно если речь идет об искусстве. Искусство – это добавленная реальность. И искусство очень сильно меняет пространство, либо взаимодействует с ним, либо нет. В «Ударнике» сначала был кинотеатр, потом офисы и казино, сейчас это новая музейная площадка с очень большими амбициями для не существующего в России креативного класса. «Коллекция археолога» Брускина – первая в серии персональных выставок. Это ценный формат для Москвы, когда есть точное послание, сформулированное в одном пространстве, заполненном целиком. Слово «сценография» лучше всего подходит для описания того, чем я занимаюсь для этой выставки. В «Ударнике» осталась сцена, занавес, только зрительных рядов там больше нет. Моя работа сводится к стыковке работы художника и пространства. Если художник просто приносит свою работу и ставит ее, это часто лишает ее связи с пространством. Моя задача – минимизировать влияние работы на пространство и пространства на работу. Я свожу их в единое целое. Подробности в журнале №6 июнь 2013 Интервью Софья Ремез, Павел Жаворонков
